Окончание, часть I, часть II, часть III, часть IV, часть V Вопрос иностранного (некаспийского) присутствия на Каспии формально был определен решением Каспийского саммита глав государств в Баку в ноябре 2010 года. В соответствии с соглашением, подписанном на этом саммите главами всех пяти государств, «обеспечение безопасности на Каспии является прерогативой прикаспийских государств». Однако исполнение этого базового обязательства отдельными из прикаспийских государств отнюдь не является безукоризненным, о чем свидетельствует и обзор состояния военной сферы каждой страны-участницы, включая их внешнее военное сотрудничество. Это вынуждает Российскую Федерацию и Исламскую Республику Иран, чьи интересы в сфере безопасности на Каспии идентичны, наращивать военные потенциалы, используемые в качестве факторов сдерживания.
На первый взгляд, трудно сказать, что Россия на Каспии заботится исключительно об обороне: к примеру, тот же береговой ракетный комплекс «Бастион», хотя и предназначен в первую очередь для обеспечения обороны своего побережья (заявленная зона обороны - 600 км), учитывая размеры Каспия, реально может поражать силы противника в большой части его акватории. Ракетные катера предназначены для поражения целей, прежде всего в наступательных операциях, а десантные корабли - и вовсе инструмент фактически только наступательный, предназначенный для захвата плацдармов на побережье противника. Однако в том и особенность современных войн, что такие определения из арсенала классической военной науки как «оборона» или «наступление» в условиях новых войн теряют свое прямое значение. Как, собственно, уже потеряли и продолжают терять смысл многие из определений международного и военного права в целом. Примеры Косова, Абхазии и Южной Осетии, Ирака и Украины помимо констатации недейственности любых норм международного права, показывают и вероятность применения самых разнообразных средств как в наступательной, так и в оборонительной, современной военной практике. Для России каспийский участок ее внешнего периметра - малая часть, лишь один из секторов ее соприкосновения с окружающими регионами. И военные возможности, включенные в состав как Каспийской флотилии, так и береговых комплексов, имеют плановый характер действий далеко за пределами Каспия. Включая и огневые средства дальнего действия, способные решать задачи на Кавказе, Ближнем Востоке, Средней Азии, действуя на упреждение.
Иран - второй по военной мощи на Каспии после России. Согласно экспертным оценкам, Иран способен в короткое время в полтора-два раза увеличить группировку своих кораблей на Каспии путем переброски сил из Персидского залива, где расположены основные базы его ВМС, а также Корпуса стражей исламской революции, который имеет свои военно-морские силы. К нынешнему времени уже очевидно (как, собственно, и предполагалось), что ирано-американский диалог является просто тактическим шагом, удобным для обеих сторон в сложившейся тупиковой ситуации как вокруг Сирии, так и в отношении иранской ядерной программы. Это означало лишь откладывание кульминации ирано-сирийского кризисного узла во времени и неизбежность последующего обострения. Такой сценарий развития ирано-американских отношений и ситуации вокруг Сирии для региона Кавказа, Средней Азии, Казахстана и России чреват выстраиванием трех, как минимум, конфликтных линий.
Во-первых, война против Сирии автоматически вовлекает Иран, при этом в качестве автономного антииранского плацдарма легко может быть использована территория Азербайджана, политическое руководство которого к подобному партнерству с Западом вполне готово. Неизбежная в этом случае война на Каспии в разных формах способна вовлечь в конфликт Россию и Казахстан. В любом случае, это бы означало утверждение в акватории Каспия вооруженных сил США/НАТО с синхронной активизацией террористического исламистского и сепаратистского подполья как на российском Северном Кавказе, так и в Западном Казахстане. Заодно активное военное присутствие США/НАТО (и, безусловно, Израиля) в Азербайджане повлекло бы активизацию российско-армянского военно-политического сотрудничества и, вполне вероятно, переход в высокую фазу конфликта, связанного с Арцахом (Нагорным Карабахом), не исключено в этом сценарии и вовлечение Грузии [Угрозы и риски зимы-2013 - весны-лета 2014: закрытый ситуационный анализ. URL: www.regnum.ru/news/polit/1723646.html].
События последних месяцев в Ираке эту ситуацию серьезно дополняют, при этом обращают на себя внимание попытки втягивания Ирана в иракскую ситуацию (аналогично попыткам втягивания России в ситуацию украинскую), на отвлечение Ирана направлен в значительной мере и новый израильско-палестинский кризис. В теории вероятностей два случайных события или процесса считаются независимыми, если наступление одного из них не изменяет вероятность наступления другого. К нынешней ситуации в широком прикаспийском пространстве это не относится.
Совпадение интересов безопасности России и Ирана на Каспии не существует вне общих угроз безопасности всей Центральной Евразии. Но это совпадение само по себе, и в конкретной ситуации Каспия не означает возможности для некого российско-иранского альянса полностью брать на себя ответственность за сохранение стабильности в каспийской акватории. Подобное попросту привнесло бы во взаимоотношения внутри «каспийской пятерки» еще большую, нежели существующую, правовую и политическую хаотизацию, простой диктат никогда не является долговременным и действенным средством сохранения статус-кво. Оптимальным решением было бы делегирование как подобных функций, так и ответственности региональной организации, в рамках которой военные силы всех каспийских государств регламентировано принимали бы участие.
В качестве первой из географически причастных к Каспийскому региону региональных структур безопасности можно рассмотреть ОДКБ.
Применительно к каспийскому региону приложение формата ОДКБ вообще выглядит бессмысленным, поскольку участниками этой организации являются лишь две из прикаспийских стран: Казахстан и Россия. Институционально ОДКБ по-прежнему не способна эффективно противодействовать возникающим угрозам, и представляет собой простую сумму двусторонних отношений военно-политического и военно-технического сотрудничества России с другими странами-участницами организации: российско-казахстанских, российско-киргизских, российско-таджикистанских (Белоруссия и Армения в центральноазиатском контексте могут даже не рассматриваться). Серьезной проблемой ОДКБ на среднеазиатском направлении является выход (приостановление членства) из организации Узбекистана, что делает неполноценной архитектуру региональной безопасности в целом [Угрозы и риски зимы-2013 - весны-лета 2014: закрытый ситуационный анализ. URL: www.regnum.ru/news/polit/1723646.html]/]. Сам «концепт ОДКБ о «внешней угрозе» не позволяет вовремя идентифицировать эту угрозу в современных формах распада «внутренних» структур национальной жизни», «нужно менять механизмы принятия решений в ОДКБ, выделить оперативный уровень, и действовать на опережение в соответствии со стратегическими планами организации в целом. И никакого нарушения национальных интересов стран Договора здесь нет, а только их защита. В этом плане возможен пересмотр полномочий общеблоковых органов управления» [Мнение экспертов: Разделение Афганистана или создание сети военных объектов в Средней Азии?. URL: www.regnum.ru/news/1630212.html]. С учетом американско-натовской ориентации Азербайджана и подчеркнутого нейтралитета Туркмении, не говоря уже о неспособности самой ОДКБ предложить Ирану какие-то формы сотрудничества, вовлечение этой организации в каспийский формат было бы если не раздражающим фактором, то уж точно большой геополитической нелепостью.
Несколько иное дело - ШОС. В ходе «шанхайского процесса» странам-участницам удавалось более полутора десятков лет формировать и во многом реализовать принципиально новый тип взаимоотношений, не обусловленных издержками политического или идеологического единства или конфликтов. В отличие от блоковой структуры, страны-участницы ШОС создали механизм взаимодействия, который предусматривает неприменение силы или угрозы силой, исключает ведение военной деятельности, нарушающей стабильность в регионе. В среде макроглобальных структур уже отчетливо возникает деление на «государствоцентричный мир» (сфера межгосударственных отношений) и «мультицентричный мир» (сфера действия международных и неправительственных организаций, транснациональных корпораций и рынков, интернациональных групп и т. п., к каковым может быть отнесена и ШОС), при этом, например, Розенау совершенно справедливо настаивает на том, что общепланетарные тенденции к синхронно происходящим интеграции и фрагментации неразрывны [RosenauJ.N.TurbulenceinWorldPolitics. - Princeton, 1990. - P. 2]. Правда, при этом мир после холодной войны отчетливо демонстрирует противоречие между «глобальным управлением» и «сверхдержавным управлением». На Западе уже звучат - пока, правда, полуофициальные - призывы сделать военно-политический блок НАТО ответственным за обеспечение доступа стран-членов к зарубежным ресурсам и даже доступа компаний этих стран к инвестициям и контролю над этими ресурсами [См.: Бжезинский Зб. Выбор. Глобальное господство или глобальное лидерство. - М.: Международные отношения, 2004. - С. 140]. Естественно, что формирующиеся региональные полюса объективно стремятся стать противостоящими, прежде всего - экономическими, блоками, конкурирующими друг с другом. Глобализация в качестве первичной контрреакции вызывает развитие регионализации, которая, в свою очередь, препятствует развитию процессов глобализации. Абсолютно ничего нового, ничего, что противоречило бы классической гегелевской диалектике. Современный мир демонстрирует обострение множества крайне п ротиворечивых процессов: интеграции и дезинтеграции, глобализации и локализации, радикальную трансформацию еще недавно вполне успешных геополитических сценариев или схем и возникновение принципиально новых [Князев А.А. Новая мировая реальность и ШОС как геополитический и геоэкономический феномен: проблемы, функциональность и исторический шанс// ШОС как фактор интеграции Центральной Евразии: потенциал стран-наблюдателей и стран-соседей. - Бишкек, 2009. - С. 16-38].
Создание современных интегрированных образований, региональных блоков - экономических, военно-политических, любых - процесс непростой. Они формируются как между странами с одинаковым уровнем развития, так и - чаще - по сугубо политико-географическим критериям, включая как большие и богатые, так и менее успешные и невеликие по своим территориально-демографическим показателям страны. В любом случае, здесь стoит согласиться с утверждениями представителей традиционных геополитических «панрегиональных» школ в том, что географический критерий является главным. «География есть самый фундаментальный фактор во внешней политике государств, потому что он наиболее постоянен. Министры приходят и уходят, умирают даже диктаторы, но цепи гор остаются неколебимыми» [SpykmanN.J.America'sStrategyinWorldPolitics. The United States and the Balance of Power. - New York, 1942. - P. 41].
В случае с ШОС пока обстоит именно так. Географическая конфигурация, в которой сегодня существует ШОС, оказывается неполной, разорванность геополитического пространства не позволяет организации в таком виде брать на себя ответственность даже за совокупность территорий стран-участниц или наблюдателей, не говоря уже о более глобальной задаче. Образовались своего рода геополитические лакуны, такие как все страны-наблюдатели, а также Туркменистан, Азербайджан и Армения, Турция и Ирак, страны Юго-Восточной Азии, не говоря уже об Афганистане или Грузии. В геополитике не может быть вакуума, и создание альтернативы, о которой идет речь и под которой подразумевается ШОС, то пространство hartland'a должно быть подчинено единым международно-правовым обязательствам и нормам. Беспомощность ООН и ОБСЕ дает шанс для стран региона заполнить создавшийся вакуум и взять ситуацию под собственный контроль [Князев А.А. Новая мировая реальность и ШОС как геополитический и геоэкономический феномен: проблемы, функциональность и исторический шанс// ШОС как фактор интеграции Центральной Евразии: потенциал стран-наблюдателей и стран-соседей. - Бишкек, 2009. - С. 16-38].
В отличие от блоковой структуры, страны-участницы ШОС создали механизм взаимодействия, который предусматривает неприменение силы или угрозы силой, исключает ведение военной деятельности, нарушающей стабильность в регионе. Этот механизм - в силу эгоистической китайской позиции, в силу отсутствия решительной и четкой позиции России, теряет свои возможности. Точка положительного эквилибриума в интересах стран-участниц ШОС до сих пор не найдена, выравнивание интересов между главными игроками и важными региональными силами находится в текучем состоянии. Это обстоятельство пока исключает вероятность возвращения ШОС в позицию военно-политической организации, а потому и позволяет рассматривать ее как регулятора в каспийском ареале исключительно гипотетически.
В отличие от Китая, реализация стратегических установок США на Ближнем и Среднем Востоке, в Центральной и Южной Азии призвана обеспечить долговременный характер американского военно-политического присутствия в регионе, где, помимо интересов нефтегазовых корпораций, сосредоточился грандиозный конфликтогенный потенциал, умелое управление которым могло бы обеспечить статус США как «единственной сверхдержавы». Нейтрализация России и Китая, превращение Ирана в непосредственный объект американской политики, учет определенных интересов региональных союзников - Пакистана, Саудовской Аравии, Турции, вовлечение в этот круг Индии - таковы основные компоненты предполагаемого регионального устройства. Лидерство в современном геополитическом измерении заключается в большей степени в переходе от стремления разрушать потенциал соперника к приобретению способности искусственно ограничивать, замедлять его рост и далее - к умению «направленно развивать» потенциального соперника, манипулировать его развитием в интересах лидера. Так США взаимодействовали с Россией времен Б. Ельцина, по сходной логике, но с меньшей результативностью строится политика США в отношении Китая [Богатуров А.Д. Лидерство и децентрализация в международной системе // Международные процессы. Журнал теории международных отношений и мировой политики. - М., сентябрь-декабрь 2006. - Том 4, ? 3 (12)]. «Вовлечение» (engagement), оказывающееся максимально эффективным по отношению, например, к странам Восточной Европы, есть наиболее точное воплощение такого управления через «интеграцию» как включение в систему общемировых экономических и политических отношений. Схема предусматривает, естественно, что «переходные» страны включаются в деятельность соответствующих организаций, живут по их правилам, но фактически не играют в их управлении заметной роли.
* * *
В отличие от Европы, в США Каспийский регион рассматривается в большей степени лишь как резервный бассейн углеводородов стратегического значения. США заинтересованы здесь не столько в добыче, сколько в установлении своего контроля над ресурсами и их консервации на будущее. Каспийская нефть может стать более значимой в случае снижения добычи нефти по политическим причинам в каком-нибудь другом месте планеты. В рамках национальной энергетической стратегии США (CNES) создание энергетической системы, альтернативной Персидскому заливу, является ключевым фактором в установлении американского контроля над мировым «энергетическим равновесием». В рамках долгосрочного планирования предполагается установить непосредственный контроль над углеводородными запасами центральноазиатского региона и не допустить, чтобы ресурсы Прикаспия попали в распоряжение стран, которые США считают своими стратегическими противниками, к каковым, в частности, относятся Китай, Иран и Россия.
В соответствии со свойственной американскому стратегическому внешнеполитическому планированию многовариантностью, США, судя по всему, разрабатывали два основных параллельных сценария установления контроля над регионом, способные быть реализованными синхронно и дополнять друг друга в достижении общих целей.
Первый сценарий заключается в организации и поддержании в регионе цепи управляемых конфликтов, это сценарий уже реализованный в Сербии и Ливии, Грузии и Киргизии, в Сирии и на Украине.
Второй сценарий заключается в создании условий прямого военного присутствия, дополняемого участием зависимых от США (иногда от ее стратегических союзников - Турции, Пакистана) государств. В полной мере он осуществлен в Афганистане и Ираке.
Смещение мотиваций американской региональной активности в сферу распространения прямого военного контроля наглядно демонстрирует некоторую специфику во взаимосвязях между деловыми интересами и вопросами национальной безопасности и обороны США, как традиционно именуются в официальных американских документах вопросы военно-стратегического характера [См.: NicholJim. Central Asia's New States: Political Developments and Implications for U.S. Interests. Issue Brief for U.S. Congress// Foreign Affairs, Defense, and Trade Division. CongressionalResearchService. - 2003, April. - P.14]. Кульминацией, в которой военные парадигмы возобладали над текущими экономическими интересами, стала рубеж 2001-2002 годов, военная агрессия США и Великобритании, а затем и всей НАТО, в Афганистане, а затем и в ряде других стран мира: Ираке, Грузии, Ливии, Сирии, на Украине. При этом классическая военная агрессия, подобная тем, что имели место в Афганистане и Ираке, постепенно сменяется применением комплекса ассиметричных мер, в которых военный компонент прямого участия США или НАТО постепенно сводится к минимуму, в большей степени используются парамилитарные инструменты, в англосаксонской политологии подобные трансформации традиционно описываются простым технологическим понятием - смена режима («regime change»). При этом действия, осуществляемые США в целом ряде евразийских стран, в определенном смысле важны не сами по себе, но как компоненты стратегического дизайна, некие опорные площадки выстраиваемой системы управления процессами по созданию новой мировой структуры управления [См.: Князев А.А. О некоторых геополитических сценариях США в Афганистане и центральноазиатском регионе// Афганистан и безопасность Центральной Азии. Вып. 3/ Под ред. А.А. Князева. - Бишкек, Душанбе, 2006. - С. 76]. А. Неклесса называет эту систему «глобальной динамичной системой мировых связей (dynamic intraglobal relations)», чтобы отличить ее «от прежней сбалансированной и стационарной международной системы (balanced international relations)» [Неклесса А. И. Упр авляемый хаос: движение к нестандартной системе мировых отношений// Мировая экономика и международные отношения. - М.: Наука, 2002. - ? 9. - С.103-112].
* * *
Одним из главных катализаторов военного конфликта на Каспии совершенно очевидно является проект Транскаспийского газопровода. Развитие событий вокруг проекта примерно с середины 2011 года свидетельствует о его исключительно политическом наполнении для администрации США и их сущностных европейских союзников (каковым, без сомнения, является прежде всего Великобритания). Каспий - это мостик между двумя конфликтогенными регионами, Кавказом и Центральной Азией, это часть известной «дуги нестабильности», соединяющая между собой Центральную Азию, китайский Синьцзян, юг России, Кавказ и Причерноморье, с конфликтными зонами Ближнего и Среднего Востока и проецируясь на Южную Азию. Уникальность гипотетического конфликта на Каспии в том, что в нем сразу оказываются задействованы как все государства Кавказа и Центральной Азии, так и Россия, Иран, Китай. Именно в этой плоскости необходимо рассматривать и происходившую весь постсоветский период при поддержке США (и продолжающуюся) милитаризацию Каспия, относящуюся к трем каспийским государствам: Азербайджану, Туркменистану и Казахстану.
Доминирует в этом процессе, конечно, Азербайджан. Подписанный в 2010 году президентами Азербайджана и Турции «Договор о стратегическом партнерстве и взаимопомощи между Азербайджанской Республикой и Турецкой Республикой» фактически означает повышение уровня сотрудничества до статуса военно-стратегического союза. Как комментировали этот договор азербайджанские эксперты, «сфера влияния Карского Договора, подписанного в 1921 году и гарантирующего безопасность Нахичевани, может, расширившись, распространиться на весь Азербайджан». «Баку и Ашхабад готовятся дать «зеленый свет» проектам NABUCCO и Транскаспийского газопровода. В таком случае давление России и Ирана и на Азербайджан, и на Туркменистан еще больше возрастет. А защиту от этого давления Азербайджан может найти только в расширении военного сотрудничества с Турцией и США, заинтересованных в реализации проектов NABUCCO и Транскаспийского газопровода» [ Американцы рассматривают каспийский регион, как площадку для возможного нанесения удара по Ирану, заявил тогда азербайджанский эксперт Узеир Джафаров, «если американцы будут активно помогать Азербайджану, то тогда России не останется другого выхода, как смириться с данным положением дел» [ Экспертная точка зрения совсем не обязательно совпадает с политикой руководства республики, но тенденцию демонстрирует. В сенате США рекомендован к рассмотрению законопроект о статусе Азербайджана как союзника США без членства в НАТО наравне с Грузией, Украиной, Молдавией.
Компаративный анализ каспийской военно-политической сферы недвусмысленно показывает диссонансных игроков в части попыток опираться на нерегиональные силы. Осторожная «многовекторность» Казахстана, однозначность позиций Ирана и России позволяют в обозримой перспективе надеяться на сохранение в акватории и во всей каспийской зоне хрупкой, но, тем не менее, сохраняющейся стабильности. По-крайней мере, каспийская политика этих трех стран вполне предсказуема. Сложнее с Туркменистаном, хотя там нельзя исключать и опоры на КНР в охране месторождений и коммуникаций [См.: Князев А. Принуждение к экспорту: Туркмению загоняют в «геополитический цугцванг». URL: не влекущей, в общем-то, военных угроз для других стран региона. Милитаризация с опорой на атлантических союзников в условиях существующего напряжения в отношениях глобальных мировых игроков делает Азербайджан наиболее «слабым звеном» каспийской безопасности, и вопрос недопущения некаспийских стран в акваторию Каспия останется чрезвычайно актуальным и в случае нахождения решения широко обсуждаемого вопроса о правовом статусе водоема.
Вновь и вновь возвращая Азербайджан, Иран, Казахстан, Россию и Туркменистан к вопросу о необходимости создания пятисторонней каспийской организации по безопасности.
Александр Князев