Нужно отметить, что на фоне ухудшения отношений России и стран Запада из-за украинского конфликта весьма ожидаемым ходом Москвы стала «переориентация» на восточных партнеров. Широко анонсированные политические планы российского истеблишмента на укрепление сотрудничества с Китаем нашли свою воплощение в подписании в мае 2015 г. декларации о сопряжении Евразийского экономического союза и Экономического пояса Шелкового пути. Ряд договоренностей также был достигнут и в вопросе экспорта российского газа в КНР. Однако надо признать, что реальные темпы российского «поворота на Восток» не совпали с ожидаемыми. Отчасти это было обусловлено общей стагнацией российской экономики, понесшей серьезный урон от катастрофического падения цен на энергоносители. Согласно официальной статистике ЕЭК, среднегодовое снижение показателей экспорта и импорта стран-участниц ЕАЭС, в число которых входит и Россия, составляет порядка 30%, что не могло не отразиться на формате российско-китайского торгового взаимодействия. Помимо этого, возникшие проблемы с привлечением китайских инвестиций, вызванные невозможностью свободно осуществлять платежные переводы через международные финансовые системы ввиду наложенных на Россию санкций, а также замедление темпов экономического роста в самом Китае, сыграли свою роль в падении общего товарооборота между странами.
Одними из официально озвученных приоритетов российско-китайских отношений были объявлены увеличение товарооборота до $100 млрд. к 2015 г. и достижение товарооборота в размере $200 млрд. к 2020 г. Однако, результаты официальной статистики показали, что партнерам не удалось выйти на намеченный на 2015 г. уровень торгового оборота. Более того, объемы торговли упали с $92млрд. в 2014 г. до $68 млрд. в 2015 г., что является вторым серьезным снижением торгового оборота РФ и КНР за последние 10 лет (первый резкий спад товарооборота датируется кризисным 2009 г.), в результате чего Россия переместилась на 16 место в списке ключевых партнеров Китая, хотя ранее неизменно входила в первую десятку.
В данных обстоятельствах произошла интенсификация взаимодействия Москвы и Пекина в политической и социально-гуманитарной сферах, которая наглядно продемонстрировала как наличие общего видения на меняющийся геополитический расклад в современном мире, так и стремление оказывать непосредственное влияние на геополитическую конъюнктуру. В данном контексте усиление взаимодействия в таких форматах, как ШОС и БРИКС, а также сопряжения ЕАЭС и ЭПШП, стало вполне закономерным явлением.
Более того, отдельного внимания заслуживает инициатива российской стороны о создании большого Евразийского партнерства (идея создания большого Евразийского партнерства была озвучена Президентом В.Путиным на пленарном заседании Петербургского международного экономического форума в июне 2016 г.) с участием ЕАЭС, Китая, Индии, Пакистана, Ирана, стран СНГ, АСЕН и других государств. Указание на данную инициативу нашло свое закрепление в совместном заявлении глав России и Китая по итогам двухсторонней встречи, прошедшей на полях октябрьского Саммита БРИКС в Индии. Нужно отметить, что пока идея Евразийского всеобъемлющего партнерства не обрела четкого очертания. В ее первоначальном варианте предполагается формирование пула двусторонних и многосторонних торговых соглашений с разной глубиной, скоростью и уровнем взаимодействия, которые бы были нацелены на упрощение и унификацию регулирования в области отраслевого сотрудничества и инвестиций.
Первым действенным шагом в данном направлении может стать начало переговорного процесса о формировании Зоны свободной торговли в рамках ШОС. Данная инициатива активно обсуждалась в 2015 г. и была поддержана главами Казахстана, Китая и России.
Предполагается, что странами-участницами ШОС будет разработана концепция и «дорожная карта», в рамках которой будут обозначены шаги по продвижению к соглашению по ЗСТ. Однако, не следует ожидать форсированных действий в данном направлении в краткосрочной перспективе. Так, к примеру, на Ташкентском Саммите ШОС в июне 2016 г. стороны лишь договорились помогать друг другу в случае экономического кризиса и не допускать замедления экономического роста. Исключением стало соглашение, подписанное главами России, Китая и Монголии о создании экономического коридора, который должен стать одной из веток будущего единого инфраструктурно-экономического проекта. Таким образом, сложно говорить о конкретных сроках подписания договора о формировании ЗСТ в рамках ШОС. Однако, вполне ожидаемо, что китайская сторона будет прилагать усилия в направлении подписания Соглашении о торгово-экономическом сотрудничестве с ЕАЭС, предметные разговоры о которой начались в мае прошлого года (в мае 2015 г. член Коллегии по торговле ЕАЭС А.Слепнев и министр коммерции Китая Гао Хучен объявили о начале переговоров по подготовке Соглашении о торгово-экономическом сотрудничестве между ЕАЭС и КНР. Совместное заявление было подписано 8 мая 2015 г. в Москве.), а практическая фаза переговорного процесса началась в июне текущего года.
В ходе же своего последнего визита в Пекин президент России в очередной раз продемонстрировал мировому сообществу насколько «крепки узы» стратегического партнерства с Китаем. Помимо подписания ряда конкретных двухсторонних соглашений в сфере промышленности, энергетики и строительства (речь идет о таких договоренностях, как соглашение о финансировании китайской стороной проекта «Ямал-СПГ» в объеме $12 млрд., соглашение о создании российско-китайского совместного предприятия по разработке широкофюзеляжного самолета, соглашение об осуществлении российско-китайский проект совместного тяжелого вертолета, соглашение о сотрудничестве в производстве жидкостных ракетных двигателей для ракет-носителей и поставках китайской электронной компонентной базы, меморандум о взаимопонимании «Газпрома» и CNPC в вопросах участия российской компании в хранении газа и электрогенерации на китайской территории, соглашение об основных принципах приобретения китайцами 20% акций предприятия «Верхнечонскнефтегаз» между Роснефть и Beijing Gas, соглашение о финансировании высокоскоростной магистрали «Москва-Казань»), главы государств «сверили часы» в подходах к обеспечению международной безопасности, обозначив при этом ряд положений, которые могут быть расценены как альтернативные американскому подходу в данной области. Конечно, в силу того, что Пекин с инициированным им проектом ЭПШП фактически осуществляет «поворот на Запад», не следует ожидать формирования военно-политического российско-китайского альянса, однако стороны уже перешагнули рубеж традиционного двухстороннего взаимодействия.
В целом можно отметить, что в настоящее время в отношениях Москвы и Пекина наблюдается явный разрыв между политическими ожиданиями от сотрудничества и практической частью экономического взаимодействия. При этом также следует отметить, что уровень доверия на самом высшем уровне (руководящий аппарат) и самом низшем (простые граждане) также существенно различается. Исходя из этого, преодоление подобной асимметрии является приоритетной задачей для руководств двух стран.
Л.Тимофеенко-Пархомчик