"Известий" прошел тропой войны через мирный Афганистан Александр ХОХЛОВ, Москва-Кабул-Москва
На ту сторону желтого Пянджа нам переправляться на катере. Российский лейтенант-пограничник спрашивает на пристани: "Ребята, а вы хорошо подумали? Сейчас за речкой люди Гульбеддина Хекматиара листовки разбрасывают: за убийство европейца -100 000 долларов. Правда, неизвестно, где их получать, но все-таки... Возвращайтесь живыми!"
Талибские казни
Водителя-афганца зовут Манон. По-русски он знает всего два слова: цензурное "хорошо" и матерное - скажем так, "плохо". Но пользуется этим словарным запасом виртуозно. "Тойота" бодро бежит по шоссе. Строили наши лет 30 назад, а дорога до сих пор ничего. Только горячая пыль забивает нос, глаза, уши, рот. Мой давний и надежный спутник по афганским путешествиям обмотал голову загодя припасенным моджахедским платком, а мне приходится давиться пылюкой.
Слева и справа - голая пустошь, поросшая низкорослой, уже выгоревшей травой. Иногда вдали видны черные палатки кочевников. Их козы и овцы пасутся поблизости. Так здесь жили и сто лет назад, и тысячу...
Проехали километров сорок - дорога вдруг резко испортилась. Асфальт побит танковыми траками, вдоль обочин - воронки от снарядов. "Джанг, - комментирует Манон, - "джанг!". "Джанг" - это война. Именно здесь войска Северного альянса загоняли 10-тысячный отряд талибов, окруженный в приграничных провинциях, в кундузский "котел", из которого можно было выйти только пленным или мертвым.
Из мутного марева миражом возникает Кундуз. Оазис, в котором год назад вода в арыках смешивалась с кровью. На базарной площади дуканщик Асадулла рассказывает, как это было:
- Сильно бомбили! Потом талибы сказали: мы сдаемся. Но кто-то сдавался, а кто-то нет. Арабы, пакистанцы, чеченцы дрались. Но и афганцев северяне тоже не всех в плен брали. Люди озверели от войны. Талибы прежде пленных сарбозов (солдат) Масуда убивали долго и страшно. Как они кричали перед смертью, как кричали... Теперь северяне стали резать глотки талибам, как баранам. Здесь неподалеку пристрелили главного узбекского бандита Джуму Намангани. Его ранило осколком американской бомбы, он просился в плен, но сарбоз-северянин добил его автоматной очередью в живот...
...Покупаю платок, наглухо обматываю лицо и все равно дышу Афганистаном - пылью, вонью и горечью. От Кундуза до таджикско-афганской границы, которую охраняют российские пограничники, совсем ничего. Как от Ростова-на-Дону до Таганрога, всего 70 километров. Чужая беда ближе к нам, чем хотелось бы думать.
Трава на завтрак
Дорога исчезает вовсе. Нет, какие-то огрызки асфальта еще попадаются, но в основном вдоль берега реки идет самая обычная разбитая грунтовка. Вокруг сожженные кишлаки. Участь всех придорожных кишлаков в Афганистане: один выстрел из него, и проходящие вооруженные люди не оставляют камня на камне.
Останавливаемся у группы саперов, занимающихся разминированием.
- Мины здесь ставили талибы, - рассказывает инженер Мухаммад Асиф. - Обезьяны! Ставили как на ум приходило, а ума у них нет. То ли дело - ваши солдаты старались: минные поля как по ниточке стоят.
За световой день саперы Мухаммада Асифа, получающие деньги от одной из международных гуманитарных организаций, в среднем обезвреживают по 20-25 мин и других взрывоопасных предметов. Саперов сейчас в Афганистане работает много, но мин еще больше. Эксперты ООН оценивают их количество в 10 000 000. На поиск и уничтожение необходимы 3 миллиарда долларов и 10-12 лет. А пока безногие калеки клянчат милостыню у каждой деревенской мечети.
Следующая остановка - у палаточного лагеря беженцев. Война закончена, но людям возвращаться некуда. Нас сразу окружает гомонящая толпа.
- Посмотри, что едят мои дети! - кричит крестьянин Абдул Рашид.
Смотрю: в закопченном котелке варится что-то буро-зеленое.
- Это трава, - говорит Абдул Рашид. -- Мы уже третий день едим одну траву. Разве мои дети - лошади?
Мир посылает в голодный Афганистан еду. Еда доходит до голодных ртов только в том случае, если ее распределяют иностранные сотрудники гуманитарных миссий. Все, что попадает в руки афганских полевых командиров или чиновников, разворовывается мгновенно.
Один из правителей Афганистана Абдуррахман-хан так говорил о сборе налогов в стране: "Четверть податей у нас платят добровольно, четверть приходится выколачивать палкой, четверть прилипает к рукам, а кому попадает последняя четверть, мы и сами не знаем". Куда попадает сегодня по крайней мере половина гуманитарной помощи, известно - в дуканы, где продается по безумным для бедняков ценам.
Пешенгох Наджиб
...И вновь продолжается бой, И сердцу тревожно в груди, И Ленин - такой молодой, И юный Октябрь - впереди...
С подозрением смотрю на Вячеслава Некрасова и ловлю ответный недоуменный взгляд. Поет афганец. У нас "полетело" колесо. На ободе еле дотрюхали до "автосервиса" - стоящего у дороги контейнера.
- Русские, зачем вы от нас ушли? - спрашивает "певец", на секунду отрываясь от покрышки. - Так было хорошо, когда ваши войска были здесь. Ваши солдаты всегда давали хлеб детям. После вас пришли моджахеды и забрали у людей последний кусок лепешки. Потом моджахедов выгнали талибы и стали мерить бороды стеклом от керосиновой лампы. У кого борода оказывалась короче - били плетками из бычьей кожи. Где в Коране сказано о керосиновой лампе?
Наджиб был пешенгохом - афганским пионером. Его пешенгохский отряд в 1986 году на месяц вывозили в Ташкент. Там в пионерском лагере каждый день показывали кино и кормили кашей. Еще афганских детей научили петь советские песни.
- Лучших дней в моей жизни не было, - вздыхает тезка бывшего коммунистического вождя Афганистана. - Наверное, и не будет. Зачем вы бросили нас, ведь вас поддерживали 9 из каждых 10 афганцев?
...Наджиб рассказал, что недавно, в канун мусульманского праздника, из тюрьмы выпустили нескольких пленных талибов. Денег у них не было, и эти джелалабадские пуштуны пошли домой пешком.
Их насиловали в каждом кишлаке. Прежде талибы на захваченных северных землях поступали так же, не делая различий между женщинами, мужчинами, детьми.
Мулла Лев
По-южному резко обрушивается ночь. В Пули-Хумри просимся на ночлег в дом священника. Не принять гостя, даже нежданного и незнакомого, в Афганистане - преступление перед Богом и совестью.
Главному городскому суннитскому мулле Мухаммаду Шеру за 60. Шер переводится как "лев". Он высок, строен, крепок.
- При талибах я уехал из Пули-Хумри в Кабул. У меня другой Аллах, совсем не тот, что у талибов. Я не хотел на проповеди обманывать людей и заставлять их верить в злого Бога.
Теперь мулла Шер вновь проповедует в родном городе. Но не всегда знает, как ответить на вопросы своей паствы.
- Горожане не знают, кто выбирал делегатов на Лойю джиргу. Выборов не было. Своих верных людей послали в Кабул полевые командиры. Афганистан устал от власти вооруженных бандитов. Неправда, что теперь все будет по-новому. По-новому не может быть, пока у власти старые. Моджахеды, талибы - все они убийцы. Когда в руках у человека автомат, он не слышит голоса Аллаха. Он заходит в чужой дом, забирает деньги, забирает корову, забирает женщину. Пока не отнимут у моджахедов оружие, мира в стране не будет.
Мулла не любит американцев, которые поддерживали Пакистан, выкормивший талибов. А из новейших российских новостей его больше всего взволновала гибель в авиакатастрофе Александра Лебедя.
- Если его убили, то напрасно, - говорит мулла Шер. - Лучше бы отправили в Афганистан. По характеру Лебедь был, как я, настоящий пуштун. Он бы здесь пригодился, навел порядок.
- Но ведь Лебедь убивал афганцев?
- Больше всего афганцев убили сами афганцы. Мы любим убивать самих себя.
Желтые цветы Саланга
Дорога поднимается к перевалу Саланг. Чем выше, тем больше нашей побитой боевой техники. Как будто едешь по кладбищу. Ржавые танки, БТР, БМП, МТЛБ. Сколько же в них сгорело ровесников, сколько до сих пор плачет по ночам матерей?
Северный портал салангского тоннеля. Из-под мраморной плиты бьет родник. На плите выбито: "Мальцин Сергей В. 1965-85". Ниже - силуэт армейского грузовика. Здесь стояли посты и сарбозов Масуда, и талибов. Как уцелел этот памятник погибшему советскому солдату?
Среди голых камней растут цветы: на высоком стебле желтый пушистый конус. Похоже на догорающую свечу. Мы со Славой кладем букеты у памятника. Прощай-прости, Серега Мальцин...
Знаменитый тоннель вполне пригоден для проезда. Пять лет назад масудовский генерал Касым перед наступлением талибских войск взорвал только северный и южный порталы. Правда, громыхнуло тогда - за 80 километров в Пули-Хумри стекла из окон вылетали. Триста 100-200-килограммовых авиабомб саперы взорвали. По мощности это было равно подрыву тактического ядерного боеприпаса.
Прошлой зимой спасатели из российского МЧС в жуткую холодину направленными взрывами разгребли завалы на въезде и выезде в тоннель, и теперь центр Афганистана вновь связан с севером "дорогой жизни". Но внутри тоннеля еще надо восстановить системы освещения и вентиляции, прочистить водоотводы. Пока же едешь как по пищеводу исполинского чудовища: темно, сыро и страшно.
Тайна афганских куриц
Наш безумный водитель смело идет на двойной обгон на большой скорости и над пропастью. Все мосты на дороге от Саланга до города Джабаль-ус-Сирадж взорваны. Вместо них - какие-то времяночки, весьма сомнительные на вид, часто по ширине чуть больше автомобильного колеса.
В маленьком кишлачке останавливаемся заправить бак горючим и размять ноги. От торговца Абдул Гафура я наконец узнаю разгадку тайны, которая давно меня волновала, - тайны афганских куриц.
В живом и квохчущем состоянии они, куры, ничем не отличаются от наших. Но стоит им перейти грань между жизнью и смертью, как они преображаются. Собирающаяся отправиться на обед к правоверному афганская курица по размерам приближается к индюку или даже мелкому страусу.
- А мы перед продажей бросаем тушки в кипяток и ждем, пока побольше разбухнут. Какой обман?! Просто курица становится красивой! Умный мы народ, афганцы, да?
Карабаг: сожженный рай
В Джабаль-ус-Сирадже берем попутчика. Абдул Захир учился в военном училище во Львове. Распался Советский Союз - афганских курсантов попросили вон. Но он, как и многие его друзья, остался на Украине.
Ездил "челноком" в Турцию за кожаными куртками. Потом заработал денег, и за куртками для его собственного магазина стали ездить уже другие люди. Полюбил украинку Марию, и она полюбила его, готова была поехать за ним в Афганистан и стать его второй женой и тоже родить ему шестерых детей, как родила ему шестерых жена-афганка. Но когда его позвали на родину - заболел отец, - он ее с собой не взял. В Афганистане шла война, и Абдул Захир пожалел Марию.
Границу с Пакистаном он перешел ночью, за большие деньги. Еще больше он отдал талибским часовым, входя ночью в родной Кабул - чтобы не задавали лишних вопросов. Одного факта учебы у кафиров (неверных) наверняка хватило бы для вынесения смертного приговора. Пока он добирался, отец слава Аллаху выздоровел. Они проговорили сутки без сна, и отец отправил его опять за границу. Абдул Захир жил в Пакистане и Голландии, видел Рим и Париж. Теперь он вернулся и служит полковником в афганской армии.
- Мы живем по всему миру и нигде не пропадаем. Афганцы - те же евреи, только одичавшие, - смеется полковник.
- Вернется ли на родину из эмиграции афганская интеллигенция?
- Наверное, не скоро. Куда возвращаться?
Абдул Захир отворачивается и молча смотрит в окно. Вокруг - пустыня. Ее сотворили талибы. В этих местах очень долго проходила линия фронта. В цветущих кишлаках под Кабулом жили таджики. Чтобы они не смогли оказывать помощь единокровнику Масуду, талибы выгнали их из домов, а дома взорвали. "Студенты-богословы" вырубили все сады и выкорчевали виноградники. В кишлаке Карабаг у талибов был пост, на котором у изгоняемых крестьян отбирали скот. Патронов было жалко, поэтому коровам, овцам и козам просто отрубали топорами передние ноги. Некоторые животные не могли умереть целую неделю.
Огни Кабула
Ночной Кабул распахивается перед нами сразу и весь. Просим нашего уставшего водителя на минуту остановиться. В городе есть электричество. Тускло, но горят лампочки в домах.
За спиной тихо говорит Абдул Захир:
- Приходил с мечом Александр Македонский, много людей убил - мы выжили. Убивали Чингисхан и хромой Тимур, убивали англичане, русские и талибы - афганцы по-прежнему живы. И будем жить.